Все трое подсудимых, исходя из того, что я о них узнал за полтора года, — хорошие ребята.
И один из них, Никита, — парень со стержнем, ему наша страна уже приступила делать биографию.
Так, как он вел себя в 14 лет, ничего не подписав, никого не оболгав, сохранив верность убеждениям и пойдя из-за этого в тюрьму, — это начало.
О методах и практиках следствия в канском деле написано «Новой» много, повторять не буду.
Следствие шло долго, но все, на что оно опирается, добыто в первые три дня — нажимом и нахрапом.
На детей. .
А внук Качан стал одним из двух ключевых свидетелей обвинения. Вторым — парень с Алтая (они оба взрослей подсудимых).
И еще один, который отличался самыми провокационными и радикальными высказываниями.
Вот что сказал о них Уваров в прениях:
«А. (алтайский) при даче показаний находился в зависимости от следствия, ведь ему мог грозить реальный срок и колония за недонесение об акте терроризма (он уже осужден — получил условный срок. — А. Т.).
В объяснении сказано, что Л. (внук мэра) знал о том, что якобы будет теракт, но его почему-то никак не привлекли за это, а нас привлекли.
Зато он, Л., выступает в качестве главного свидетеля против нас.
Был с нами в группе.
Обсуждал с нами все то же самое.
Высказывался.
Придерживался похожих взглядов.
Но у Л. терроризма нет, а у нас троих есть.
Именно Л. всем нам говорил про конспирацию.
Именно Л. начал разговоры про партизанство и диверсии. Рассказывал и скидывал об этом информацию именно Л.».
И о последнем, третьем свидетеле:
«Тот человек, который больше всех писал в переписке о насилии и в своих словах хотел кинуть бомбу в баню к Путину, стал свидетелем обвинения.
Очень часто писал в нашу беседу про насилие, оружие, агрессию, часто начинал разговоры на эту тему».
Вот что еще про внука мэра говорил Уваров на суде:
«На встрече мы обсуждали нашу будущую деятельность.
Он предлагал людей кормить, говорил про листовки — нужно расклеивать, но не помню для чего…
Мы так и познакомились — на почве расклеивания листовок — в интернете, в каком-то сообществе (группе).
Он сам нас нашел и написал. <…> Что можно проводить акции где-то вместо бомб, когда кормят бездомных, ну вообще нуждающихся людей, просто на улице.
Он говорил еще про то, что может пойти опрашивать рабочих, что хочет статью написать с интервью, он и посоветовал переписываться в телеграме, и что-то он туда скидывал: рогатки, какие-то гаджеты, приспособления, хакерские вроде. ну и про «Русскую кухню» он тоже рассказал, и мы ее добавили (речь о «Русской кухне. Азбуке домашнего терроризма», включенной в федеральный список экстремистских материалов, но доступной в интернете. — А. Т.). <…> Рассказывал про партизанскую малую войну, книгу скидывал, про диверсии». — «Сколько ему было лет, когда вы познакомились?» — «16». — «В его статьях, которые ты читал, рассказывалось о терроризме?» — «Нет. В них рассказывалась о взаимовыручке и социализме, как-то так». — «Что он еще выкладывал в беседе?» — «Обсуждали пушку Гаусса, он писал про конспирацию, защиту данных, также он помогал распечатывать листовки и лично их распечатывал. Много спорил с В. о марксизме и социализме с капитализмом. Обсуждал либералов, феминизм третьей волны и т.п.».
После прозвучавшей на суде информации о давлении и физическом насилии со стороны канских следователей и оперативников ФСБ назначили проверку. 24 января майор Ултургашев (Абанский отдел ГСУ красноярского следкома) подписал постановление об отказе в возбуждении уголовного дела против канских следователей Рыжаковой и Ткачевой.
31 января аналогичный отказ в отношении пятерых сотрудников ФСБ краевому прокурору направил руководитель Военного следственного отдела СК по красноярскому гарнизону подполковник Афанасьев (проверку проводил майор Величко)
Анна Уварова в прениях сказала:
«Мы с сыном прекрасно понимаем, как было с остальными двоими, потому что с нами все проделывали то же самое.
Наверное, поэтому Никита не держал на них обиду после того, как они подписали все, что им написали.
Они боялись тюрьмы.
Выдумали про моего сына, что он их лидер, заставлял их что-то там, организовывал и обучал какой-то деятельности.
Еще они подписали, что боятся физической расправы со стороны моего сына и просят взять его под стражу.
И все это было условием для того, чтобы остаться на свободе.
Такой вот злодей оказался мой сын.
А лидером он вдруг стал только потому, что не подписал признание, над которым сотрудники корпели минимум пять часов.
Сын мне в первом же письме из СИЗО написал, что не держит на своих друзей зла и скучает по ним.
Я понимаю, им было страшно, но я считаю, что в любом случае это подло.
Я знаю, что сотрудники обещали им, что ничего не будет, если они признаются.
И их мамам обещали.
Всех обманули.
Сделали и придумали дело о самом тяжком терроризме — меньше чем за сутки.
Сделали это все с помощью психологического давления, страха и двух адвокатов.
(Впоследствии от явок с повинной оба подсудимых отказались, заявив, что подписывали под давлением. — А. Т.)
Здесь от уважаемого судьи прозвучало выражение: «детский лепет».
Да, это детский лепет, потому что даже уже сейчас, в свои 16 лет, они еще дети, хотя и пережили в своей жизни такой недетский стресс.
Их обманули взрослые дяди и тети ради новых показателей и звездочек на погонах, а дети им поверили.
Дяди убедили и матерей.
И мамы тоже доверились.
Две другие мамы осознали, что натворили слишком поздно. Теперь с этим жить всю жизнь! Я тоже как мать — прошла эти испытания вместе с сыном (у меня было время подумать).
Я поняла многое про него, и мне не стыдно, что у меня такой ребенок, я даже горжусь им и буду поддерживать его честность и смелость не оговорить никого».